Ирина Асаба - Амнезия [СИ]

На подходе к площади они влились в плотную толпу желающих поучаствовать в столь редком для провинции развлечении. Молодые отцы несли на плечах галдящих отпрысков, в экстазе пинающих прохожих пыльными сандалиями. Молодые девушки с горящими в предвкушении диковинного зрелища глазами, несли перед собой гладиолусы. Стрелки цветов гордо топорщились и были похожи на юных курсантов военного училища, выстроившихся на плацу перед приехавшим из Москвы генералом. Из рупора транслятора раздавались звуки бравурного марша, человеческая толпа плавно сужалась и тонкой змейкой втекала в проем цирка-шапито.

Увидев контрамарки, билетер показала им на свободные места в первом ряду, где компания и разместилась, весело жуя поп корн, который им купила Марина и бросаясь друг в друга, кукурузными шариками. Мальчишкам все было в диковинку. И круглая небольшая сцена, и паутина канатов, спускающихся с купола, и слепящий свет прожекторов мечущихся по лицам зрителей. Марина поглядывала на своих подопечных и с грустью думала, что может быть это представление для кого-то окажется первым и последним. — Бедные вы мои воробушки, чем же мне вам еще помочь? Что я еще могу для вас сделать? Если бы у меня было много денег, я бы купила дом и поселила бы вас там. Укутала бы любовью, отдала бы сердце… Только что я могу, при своей нищенской зарплате? Только чипсы вам покупать и оберегать от нелепых поступков. Как же все ужасно! Как больно видеть ваше изуродованное детство и сломанные души! Простите меня ребята! Простите, что не могу вам ничем помочь! — думала Марина и при приглушенном свете прожекторов, дети не заметили, что ее глаза стали влажными.

Представление началось… Мальчишки забыли о поп корне и с восхищением смотрели на манеж. Клоунов сменяли эквилибристы, эквилибристов акробаты. На смену акробатам появился музыкальный эксцентрик, затем иллюзионист, потом дрессировщица с голубями и маленькими беленькими собачками. Завершало представление выступление женщины-змеи. Это был коронный номер передвижного цирка. Свет в зале погас, раздалась тихая мелодия восточной флейты и в центре манежа, чуть освещенного мелкими искорками, показался гибкий блестящий силуэт. Марина, бывшая до этого в цирке пару раз, смотрела на все со вниманием, но особого энтузиазма не испытывала и только во время последнего номера выбросила из головы свои проблемы. Она забыла о работе, о притихших мальчишках, о Чернове. Она забыла обо всем, такое впечатление произвела на нее магия пластической акробатки. Марина тяжело дышала, и казалось, что вместе с дыханием ее тело покидает душа.

Когда представление закончилось, и ошеломленные зрители медленно потянулись к входу, Марина, почему-то донельзя уставшая, хотела только одного — спать. И если бы не мальчишки она так и осталась бы сидеть на пластиковом сиденье зрительного зала, как и еще один зритель, сладко посапывающий на последнем ряду.

— Тетя Марин! Тетя Марин! — тормошил ее Тузик, тяня за руку по проходу к выходу. — Вам понравилось?! Ведь да? Ведь, правда!?

Преодолевая сонливость и что-то еще, чему она даже не пыталась найти объяснения, девушка медленно побрела к дому, еле переставляя ноги. Цветы, которые она так и не отдала артистам, печально повесили головы и, обратив, наконец, внимание на увядающую охапку в своих руках, Марина пихнула букет в урну. Тузик догнал ее и дернул за рукав куртки.

— Тетя Марин! Спасибо! Вам все ребята спасибо говорят. У меня день рождения завтра. Хотите — приходите. Мы в депо отмечать будем. Подтягивайтесь часам к пяти. Я торт куплю, еды всякой… Придете?

— Отстань, Тузик — отмахнулась она от мальчишки. — У меня голова болит. Завтра будет видно, — и пошла, не оглядываясь вперед, забыв попрощаться и поблагодарить за приглашение. Тузик разочарованно пожал плечами и вернулся к своим, чтобы обменяться впечатлениями о представлении.

ТВЕРЬ

Утром, будильник разбудил друзей в восемь. Заросшие щетиной они толпились в ванной, перебивая друг у друга возможность подойти к воде, чтобы побриться. Забыв о возрасте, они брызгались как в детстве водой и чуть не разорвали полотенце с изображенной на нем пышнотелой блондинкой.

— Пора, пора! Рога трубят! — с пафосом процитировал поэта Пончик. — Сир! Нас ждут великие дела… в Воронках. Ты готов?

— Готов! — отозвался Чернов, застегивая на куртке молнию и открывая входную дверь.

ВОРОНКИ

Дорога стелилась под колесами, сытый двигатель довольно урчал, и приятели за разговорами не заметили, как подъехали к Воронкам. Поселок был небольшой, с добротными домами из белого силикатного кирпича, с сохнущем на ветру постельным бельем, с бабульками сидевшими на придомовых скамейках. Поплутав по улицам, Яков остановился у основательного здания сельсовета соседствующего с ветхого вида деревянной избой, на фасаде которой сиротливо приютилась стеклянная табличка. На ней значились дни и часы библиотеки. Библиотекарь, милая женщина, с туго стянутыми на затылке волосами и очками на курносом носу, вышла на крыльцо и подслеповато всмотрелась в приезжих.

— Вы к кому? — спросила она, с удивлением оглядывая их охотничью экипировку.

— К вам, — отозвался Яков и подошел ближе. — Это вы в Тверь привезли немца?

— Я, — ответила она, все так же вопросительно глядя на городских.

— А я главный врач психиатрической клиники, куда привезли этого парня. Не могли бы вы поподробнее рассказать о том, как это случилось, и нет ли у вас каких-либо мыслей по этому поводу. Мы в городе головы сломали — не можем понять, кто он и что с ним делать.

— Да я вроде все рассказала. А мысли? Мысли они всегда есть. Да вы проходите. Что в дверях стоять, — улыбнулась она широкой, светлой улыбкой. — Хотя чего я вас сюда зову? Я, тут, знаете, что подумала? В наших Воронках стариков мало осталось, а кто остался, плохо чего помнит, но живет у нас одна слепая бабуля… Может быть Вам стоит с ней пообщаться?

— Ну, если Вы считаете, что надо — давайте, — отозвался Шереметьев и распахнул дверцу машины в приглашающем жесте.

— Какая тут машина, — переливчато рассмеялась женщина и отмахнулась тонкой рукой. — Пешком пойдем. Тут не далеко.

Мужчины бросили у библиотеки "Мерседес" и последовали за библиотекаршей. Петляя переулками по сухой грунтовой дороге, сносной пока не зарядили затяжные осенние дожди и непролазной с их началом, они дошли до покосившейся халупы, притулившейся на окраине села. В крошечном окошке виднелось румяное лицо бабушки, с подпертыми под подбородком руками. Она подняла глаза к небу и не замечала незваных гостей. Библиотекарь ударила пару раз костяшками пальцев в раму окна, хозяйка вздрогнула и очнулась от грез. Она отомкнула дверь и на ощупь двинулась к дубовому столу, занимавшему треть комнаты. В доме стоял странный сладковатый запах. Пахло сухим разнотравьем и жженым ладаном. В красном углу висели иконы, освещаемые теплым светом зажженной лампадки.